Прошито насквозь. Рим. 1990 - Страница 10

— Вот ты всегда в Риме. А много где успела побывать? — шептал в ночную темноту его голос.

Она отвечала, наматывая витой провод на палец и едва заметно улыбаясь:

— Ничего практически. Ну, мимо Колизея я езжу несколько раз в месяц, а внутри никогда не бывала. Даже не останавливалась, чтобы посмотреть на него вблизи. Все кажется, успею. А не успеваю. Но еще есть время. А ты сам где был?

— Я люблю Затибрье. И вообще Тибр.

Итальянец, который любит тишину? Она рассмеялась — такое она позволяла себе только в темноте, когда даже сама себя не могла видеть.

— Очень здорово. Правда, замечательно.

— А ты ведешь дневник?

— Нет. Кто ведет дневники? Только какие-нибудь зануды, да и только.

— Нет, дневник ведут не только зануды. С тех пор, как мы познакомились, я стал кое-что записывать. Недавно пересмотрел и понял, что у нас нет ничего кроме телефонных разговоров, одного свидания и той волшебной ночи. Ничего, представляешь?

Вообще-то, если говорить по правде, то они познакомились совсем недавно, так что дневник у него должен быть заполненным только в самом начале. Да и вообще, чего можно ждать от таких редких встреч и простых телефонных разговоров?

— Приглашаешь меня куда-нибудь?

— Хотя бы к себе домой. В тот раз я не разглядел твою квартиру, а ты знаешь, что я очень любопытный.

В тот раз он очень торопился. И она тоже. Ева снова почувствовала, что улыбается. Воспоминания грели и волновали до сих пор. Дождливый день — сплошной вечер, который начинается с утра и длится до ночи. Поэтому секс не казался каким-то экстремальным или вульгарным. Он провел в ее квартире весь день и всю ночь. Как будто так и было нужно. Странно, что с тех пор у нее не раз возникало желание повторить, но при этом она не страдала от ожиданий. Она была занята, и разговоров вполне хватало.

— Ты мог бы приехать сейчас, — предложила она.

— Сколько дней прошло с тех пор, как мы лежали рядом?

— Две недели.

— Может быть, скоро пойдет снег. Какая безрассудная трата времени, согласись. Не хочу даже думать о том, сколько возможностей мы упустили.

— Так приезжай сейчас, и никаких упущенных возможностей больше не будет. По крайней мере, сегодня.

— Ты будешь ждать меня? Я могу задержаться.

— Я буду ждать.

В прошлый раз ему потребовалось полчаса для того чтобы приехать. Этим вечером он справился за двадцать минут.

Она открыла ему дверь в своем темно-синем халате до колен, и Адам сразу же наклонился за поцелуем. Ее руки сомкнулись на его шее, и Ева подтянулась наверх, ощущая, как он подхватывает ее за поясницу и прижимает к себе. За ее спиной стукнулась об пол его неизменная трость. От него пахло улицей, и вся его одежда еще была наполнена холодным воздухом.

— Я не каждого вот так готова впустить в свой дом.

Адам кивнул:

— Значит, мне стоит осмотреться тут основательно? Твой дом — твоя душа.

— Тут ничего нет. Из живого только камера, телефон и книги.

— А ты?

— Я? Я не знаю, жива я или нет.

Уже позже, когда они лежали в постели, а ночь подглядывала в щель между занавесками, Ева повернулась к нему и призналась:

— В детстве со мной произошло несчастье. С тех пор я постоянно бегу, пытаясь убежать как можно дальше.

— Ты жила в другом городе?

— Нет, — она покачала головой — нет, я родилась здесь. Это квартира моих родителей. Они умерли два года назад — автокатастрофа. До их смерти я жила в комнате, которую снимала с другой девушкой, а потом переехала сюда. Это было так просто. Я бегу в другом смысле. Никогда не останавливаюсь и не задумываюсь. О многих вещах лучше не думать всерьез, иначе совсем сойдешь с ума.

— Но иногда остановки необходимы. Без них можно совершенно потерять себя, а это нам ни к чему. Без самого себя ты уже не сможешь продолжать жить.

Ева повернулась к нему и прошептала, словно открывая страшный секрет:

— Если говорить правду, то я — никто. Меня нет. Поэтому и бегу.

Он провел рукой по ее волосам и улыбнулся:

— А кого же я полюбил?

— Не знаю. Кого-то ты все же увидел в тот дождливый день, когда мы работали над этой трикотажной темой.

— Вряд ли я смогу дать этой женщине точное определение. Она есть, она реальна — можешь поверить. Но в то же время она эфемерна, словно, коснувшись ее, можно разрушить этот образ и уничтожить незримые границы, удерживающие ее на земле.

— Да ты поэт, — улыбнулась она.

Они не говорили о том несчастье, и он ни о чем ее не спрашивал. Именно поэтому через неделю она рискнула обо всем ему рассказать. Как водится — по телефону. Словно это был простой разговор о событиях прошедшего дня. Сырость продолжала пропитывать улицы, и она лежала на диване в небольшой гостиной, глядя на большой плакат, украшавший противоположную стену. Матовая поверхность, размеры полтора на полтора метра. Ночной город. Зачем она повесила себе на стену то, что можно увидеть за окном? И эта женщина называет себя фотографом.

Она никогда не бывала в его доме. Несколько раз он заводил об этом речь и приглашал к себе, но для нее это значило бы перейти некую черту и позволить себе погрузиться в их странные отношения с головой. Поэтому они ограничивались ежедневными звонками и редкими встречами, длившимися с вечера до нового рабочего дня.

— У тебя есть еще женщина? Ты ведь мне ничего не обещал, — вдруг сказала она.

— Ты меня обидела, — совершенно ровным голосом ответил Адам. — Правда, ты обидела меня.

— Прости. Просто…

— Так у тебя есть другой мужчина?