Прошито насквозь. Рим. 1990 - Страница 11

К оглавлению

Она закрыла глаза и покачала головой:

— Ты мой первый и единственный мужчина. Только не вздумай этим гордиться, понял?

Он немного помолчал, а затем вздохнул:

— Как мне тебя называть, Ева?

— По имени, Адам. Только по имени.

— Никаких «милых», «сладких», «дорогих»?

— Никаких. Ты для меня тоже только Адам.

— Я на это согласен.

Ева облизнула губы и сделала небольшой глоток вина из бокала, стоявшего на полу возле дивана.

— А еще можно вопрос?

Он даже рассмеялся:

— Когда это я тебе запрещал задавать вопросы?

Несмотря на то, что она его не видела, и их разделало несколько километров, Ева смутилась.

— Почему ты выбрал меня? Ты такой красивый.

— Господи, ты не могла бы задать другой вопрос?

— Сейчас меня интересует этот.

Его голос стал еще мягче, хотя до этого ей казалось, что он и так стелется густым бархатом.

— Я взглянул на тебя и увидел кое-что. Картину. Словно ты сидишь у огня, а твои пальцы сжимают глиняную чашку. Когда я подошел ближе, то понял, что знаю, как ощущается твое тело, когда его обнимают.

— Захотелось проверить?

— Захотелось скрыть от других. Чтобы никто и никогда не узнал этого кроме меня.

Она перевернулась на спину.

— Откуда ты мог это знать?

— Самому интересно.

Молчать в телефонную трубку всегда неловко — после долгой паузы никогда не знаешь, кто решит заговорить первым, и риск перебить собеседника слишком велик. Ева выждала пару минут, прежде чем заговорить первой.

— В детстве меня все ненавидели. У меня совсем не было друзей — я была жуткой уродиной, да и денег у нас никогда особо не водилось. Когда нужно было покупать модные юбки, я ходила в старых штанах старшего брата. Все смеялись надо мной, а я, вместо того чтобы смеяться вместе с ними и учиться выживать, наживала себе врагов. У меня был злой язык. Сейчас он не изменился, но я хотя бы нашла на него управу.

— А я бы с ним познакомился.

— Поверь, не нужно этого делать. Ну, так вот — однажды мы с классом отправились на экскурсию. По тем временам такое было еще возможно, сейчас на озеро Браччано уже не выбраться. Ну, так вот, там мы глазели на средневековый замок, бродили по улицам — естественно, под присмотром учителя. Все было замечательно. Потом зашли пообедать — все было оплачено — в одно заведение… и там я попалась на уловку мальчишек. Формально не только я — там нас было пять девочек. Когда учителя отвлеклись, мы прошмыгнули к погребу, поскольку нам обещали, что там можно увидеть настоящего призрака, который живет в замке, но ходит смотреть на людей в город. Там были ступеньки, наполовину освещенные из окна, и наполовину скрытые в темноте. Мальчики говорили, что если остановиться на последней освещенной ступеньке, то сможешь увидеть призрака, но он тебя не схватит, потому что не может выйти на свет — исчезает в солнечных лучах. И мы по очереди спускались к этой последней освещенной ступеньке, чтобы заглянуть в подвал. Я должна была понять, что не будь подвоха, меня никогда бы не позвали с собой, но мне так хотелось хоть раз побыть как все. Хоть разочек.

Это было лишь детской шалостью — все верят в призраков, когда им десять. Все хотят прикоснуться к тайне и потом сохранить это воспоминание для собственной гордости. Однако Ева даже сейчас слышала голоса детей и видела, как девочки осторожно наступали на ступеньки, останавливались у самой границы и начинали описывать все, что видели. Они сговорились делать вид, будто там и вправду сидит высокий мужчина с большими руками. Каждая из них повторяла слова предыдущей, добавляя к этому какую-нибудь деталь. Грязная кожа. Волосатые ноги, сверкающие из-под коротких серых штанин. Густые кудрявые и черные, как смоль волосы. Желтые большие зубы. Острые ногти.

Последней к лестнице подошла Ева. Каждый шаг отдавался гулким эхом в ее висках, но она не могла струсить и отказаться — только не после того, что увидела и услышала. Она остановилась на освещенной ступеньке и внимательно уставилась в пыльный мрак. Почему она не услышала сдавленные смешки за спиной?

Двое мальчишек толкнули ее в спину, и она покатилась по ступенькам. Горло сдавило, легкие сжались, и она раскрыла рот, но не смогла закричать. Она падала, но не чувствовала боли — перед ее глазами стоял монстр, которого нарисовали злобные одноклассницы. Никто не удосужился пересчитать реальное количество ступенек и проверить глубину погреба. Лестница оказалась длиннее, чем они могли предположить, и испугалась не только она.

Когда голос вернулся к ней, Ева закричала и завизжала, молотя кулаками воздух, отчаянно барахтаясь и тревожа свои только что переломанные ребра. Три сломанных ребра — цена за любопытство и глупость.

«Мы говорили ей, чтобы она не ходила туда, мы предупреждали, что там темно, но она такая упрямая! Она никого не послушала».

И ни слова о призраке.

«Почему она так испугалась?»

«Вы не знали, что она просто боится темноты? Она до сих пор писает в штаны по ночам!».

Она была немой до конца учебного года. Ни слова — ни на уроках, ни на переменах, ни дома, ни даже в полном одиночестве. Ни слова и ни звука. Некоторые девочки стали добрее к ней и прекратили донимать дурацкими шутками, но за время учебы учителя не раз обращались к ее родителям с просьбой перевести ее в специальную школу для детей с ограниченными возможностями. Это был проблемный год, полный боли, страха и ночных кошмаров.

После него Ева вернулась совсем другим человеком. Она стала отстраняться от людей и постоянно искать новые увлечения, чтобы никогда впредь больше не пойматься на чью-то удочку. У нее не было времени думать о посторонних вещах, и она дала себе слово больше не сближаться с другими.